Лес
Лес. В мифологии различных народов Лес связан, прежде всего, с животным миром (или миром зооморфным, обитатели которого представляются в обличьях зверей). Лес — одно из основных местопребываний сил, враждебных человеку (в дуалистической мифологии большинства народов противопоставление «селение — лес» является одним из основных); через Лес проходит путь в мир мёртвых. В мифах некоторых племён Океании за Лесом помещается страна солнца. Согласно поверьям селькупов, в Лесу расположен вход в нижний мир; мир мёртвых — это тундра, окаймлённая кедрами, или мыс, поросший кедровым Лесом. Образ непроходимого девственного Леса, окружающего входы в аид — подземное царство мёртвых, характерен также для греческой и римской традиций (Ovid. Met. IV 431; VII 402) и Вергилий (Verg. Aen. VI 237-238).
Представление о Лесе как добром начале отразилось в относительно небольшом числе мифологий (напр., у пигмеев бамбути, которые воплощают Лес, в частности, в ночных криках, издаваемых священным деревянным цилиндром, представляющим таинственное лесное животное молимо). Часто Лес выступает как местонахождение особого высшего божества (джок у африканских племён луо) или же специфических духов Леса (у славян Лес — обиталище бабы-яги).
Нередко в тех случаях, когда (как у древних тюрков и ряда тюркских народов) Лес (чаще всего горный) выступает в качестве объекта поклонения, персонифицируется хребет, поросший Лесом. Среди трёх основных миров Лес обычно относится к среднему миру (в некоторых языках название Лес образуется от слова со значением «средний»). Близость значений «лес» и «гора» (во многих языках они обозначаются одним словом) приводит к образованию тройной системы миров «небо — гора (поросший Лесом горный хребет) — вода» (в частности, у негидальцев и других сибирских народов), где гора, связанная с удачей во время охоты, как и Лес, играет роль среднего мира.
В мифологиях многих народов Западной Африки каждому человеку присущ лесной дух (часто наследуемый из поколения в поколение). У нанайцев считалось, что к каждому охотнику его лесной дух приходит из года в год в образе женщины. У ряда сибирских народов и древних исландцев считалось, что эти духи осуществляют роль посредников (медиаторов) между мирами богов (высших демонов) и людей. Но чаще наряду с отдельными духами Леса в мифологии выступает основной дух или хозяин Леса и зверей, обитающий в долинах, богатых зверьем, или в земле возле основания стволов (баргузинские эвенки называют его дагачан, «комель»). Главному хозяину Леса (Баян Хонгаю у бурят, Бай Байанаю у якутов) подвластны хозяева отдельных участков Леса или видов дичи. Дух Леса в наиболее древней форме представляется зооморфным (в частности, у якутских охотников). Иногда зооморфный хозяин Леса (напр., огромный медведь с девятью горбами у низовых нанайцев) держит в подчинении животное, убив которое охотник должен сразу же просить прощения у хозяина Леса, чтобы избежать наказания. На медвежьем празднике нанайцев медведь, которому приносятся дары, передаёт их невидимому хозяину Леса, одновременно выступающему и в функции хозяина медведей. Иногда дух Леса воплощается в человека, рождающего животных, или соединяет человеческие и зооморфные черты (птичий головной убор торикабуто — «шлем птицы» в японском обряде, хозяин лесных зверей Кайгусь, одновременно имеющий облик медведя и женщины, у кетов). Вероятно, более поздними являются представления о духе Леса как антропоморфном существе. По мифам зейских эвенков, дух — хозяин Леса — это молодая красивая женщина, которой медведи служат вместо собак [ср. также женское божество охоты у грузин Дали, сходные божества у некоторых северокавказских народов и народов Сибири, хозяек зверей в микенской и классической Греции]. У нивхов хозяин Леса (пал ыз) имеет вид обычного нивха, живущего вместе со своими родственниками — лесными людьми. В бурятских мифах в качестве хозяев отдельных участков Леса выступают духи умерших знаменитых охотников. У западносибирских татар дух Леса (урман иясе) — старик, идущий по охотничьим тропам. Нередко дух Леса (леший у восточных славян, уокло у африканских племён манде и т. п.) ходит задом наперёд, застёгивается не на ту сторону и т. д. Представление о божестве Леса и охоты, хозяине зверей может объединять целые географические ареалы, где имена бога оказываются сходными (ср. сванск. Апсати, осет. Афсати, карачаев. Апсаты, балкар. Авшати на Кавказе) или многие его атрибуты (у финно-угорских, самодийских и некоторых других народов Севера). У абхазов и других народов Кавказа, а также в мифологии хурритов существовало представление о том, что от бога (хозяина) Леса зависит удача охотника (см. Ажвейпш). По поверьям тувинцев, дух — хозяин Леса даёт охотнику ограниченное количество зверей, а охотник старается сбить его со счета; прячет мясо животного, прикрывает место убийства зверя ветвями и камнями.
Считалось, что дух Леса любит тишину (у эвенков Сибири, шорцев и других народов Алтая во время охоты запрещается громко говорить, смеяться), слушать сказки (у якутов, бурят, нанайцев, долганов берут на охоту сказочника). Осетинский Афсати «требует», чтобы после охоты охотник щедро накормил всю свою деревню.
По мере переосмысления противопоставления «селение — лес» в духе все более значительного различения «город — природная среда» (соответственно «культура — природа») изменяется отношение к Лесу и его мифологическому хранителю. В римской мифологии Сильван (букв. «лесной», «леший») выступает не столько как отдельное божество, сколько как одно из воплощений божества загородных мест Фавна.
Для некоторых традиций характерно стремление культурного героя обезвредить стража Леса, а сам Лес вырубить для строительства в родном городе. Гильгамеш в шумерской поэме «Гильгамеш и гора живых» в сопровождении пятидесяти граждан своего города и семи богатырей — чудовищ совершает трудный поход к кедровому Лесу, рубит кедры и убивает с помощью чудесных помощников хранителя кедров — чудовище Хуваву (Хумбабу в аккадской поэме). Получение с помощью богов из горных Лесов деревьев высокой прочности, нужных для строительства дворцов, составляет содержание большого числа особых строительных священных текстов, сохранившихся в хаттских («прото-хеттских») оригиналах и хеттских переводах.
Частый мифологический (а позднее и сказочный) мотив — отправление в Лес на воспитание ребенка, родившегося чудесным образом. В близнечных мифах близнецов (или одного из них) обычно отправляют в Лес — в стихию, соответствующую их необычному для людей рождению. С Лесом и хозяином Леса связан и обряд инициации юношей, отправлявшихся в лесной дом (у бамбути и др.), что находит отражение в соответствующем мифологическом и сказочном мотиве отправления юноши из дома в лес (в южноамериканских мифах о ягуаре, славянских волшебных сказках и т. п.). В мифах проявляется характерное для многих африканских инициационных обрядов использование некоторых деревьев как источников силы и исцеления: когда герой мифа руанда Рьянгомбе, подброшенный во время охоты буйволом, падает в Лесу, некоторые деревья отказывают ему в помощи, говоря, что он ослушался свою мать, другие же (как дерево умбуко — источник магической силы при обряде инициаций) не дают ему упасть.
Во многих мифах и сказках Лес вырастает чаще всего из гребешка (иногда из волос или цепочки), который убегающий герой бросает позади себя, чтобы задержать преследователей.
Так, в древнеяпонском мифе Идзанаки, преследуемый ведьмами, которые посланы его разгневанной сестрой Идзанами, чтобы остановить их, швыряет назад свой гребень, после чего вырастают ростки бамбука.
В кетском мифе Каскет, спасаясь от злого женского существа Дотет, велит вырасти роще из семи лиственниц, на одной из которых он пытается скрыться.
Лит.: Вирсаладзе E. Б., Грузинский охотничий миф и поэзия, М., 1976; Гулиа Д. И., Божество охоты и охотничий язык у абхазов, Сухуми, 1926; Ионов В. М., Дух — хозяин леса у якутов, в кн.: Сб. Музея антропологии и этнографии, т. 4, в. 1, P., 1916; Лурье С. Я., Дом в лесу, в сб.: Язык и литература, т. 8, Л., 1932; Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера (Вторая половина XIX — начало XX в.), Л., 1976; Франк-Каменецкий И., Растительность и земледелие в поэтических образах Библии и в гомеровских сравнениях, в сб.: Язык и литература, т. 4, Л., 1929; Цинциус В. И., Воззрения нагидальцев, связанные с охотничьим промыслом, в кн.: Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX — начале XX века, Л., 1971; Ааrnе А., Die magische Flucht. Eine Mдrchenstudie, Hels., 1930; Baumann H., Afrikanische Wild — und Buschgeister, «Zeitschrift fьr Ethnologie», 1939, Bd 70, H. 3/5.
В. В. Иванов
В литературе и изобразительном искусстве древнего мира образ Леса фигурирует обычно как совокупность деревьев, лишенная ощущения единой и протяженной органической массы; популярен мотив «священной рощи» или райски прекрасного «лесного сада» [один из вариантов т. н. «locus amoenus» (букв. «прелестного места») — топоса, оказавшего основополагающее влияние на европейскую пейзажную лирику].
Христианская традиция сочетает понимание Леса как зловещей «чащобы-прибежища зверей и драконов» с (обычно агиографическими) мотивами «лесного безмолвия» — благодатной среды для аскетического сосредоточения (именно как Лес нередко трактуется «пустынь» в таких сценах, как «Иоанн Креститель в безмолвии», «Покаяние Марии Магдалины» и др.).
Художественное представление о Лесе как масштабном органическом единстве складывается прежде всего под влиянием куртуазной лирики и народной языческой традиции.
Для «мифологии Лес» в средневековой европейской культуре особое значение имеет позднеэллинистическое (Сервий, Халкидий), поддержанное философами шартрской школы, толкование «uyn» в «Тимее» Платона и «silva» в «Энеиде» Вергилия как «аллегорического леса» — «первородного хаоса материи»; в этом «зеленом хаосе» герои «Тристана и Изольды», «Парсифаля» и других циклов мучительно совершенствуют свою человеческую природу (мотивы превращения рыцаря в безумного «лесного дикаря» и аллегорической «лесной охоты»); ср. также образы «сумрачного Леса» у Данте и в «Гипнеротомахии» Ф. Колонны.
Отождествления Леса с чающей магического преображения материей характерны для искусства Возрождения и барокко (ср. лесные мотивы у Джорджоне и мастеров его круга). В живописи и графике Нидерландов и Германии 16 в. характерны образы Леса как «храма Природы», подспудно напоминающего о «священных рощах» древних германцев (сцены проповеди Иоанна Крестителя в Лесу у П. Брейгеля Старшего и др.; ср. также апологетические мотивы в «Германии» немецкого гуманиста К. Цельтиса). Мифопоэтический характер имеет и предсказание о движущемся Лесе в шекспировском «Макбете».
Несмотря на определенную роль лесной темы в искусстве и литературе Просвещения (включая руссоистские мотивы лесного «храма Природы») и романтизма (особенно немецкого), а также в ранних произведениях Н. В. Гоголя, мотив Лесе в 18-19 вв. в значительной степени теряет свою мифологичность вплоть до искусства символизма и «модерна» (А. Беклин, Пюви де Шаванн, В. Э. Борисов-Мусатов и др.).
В сюрреализме (живопись Р. Матты Эчауррена, В. Лама и др.) лесная чаща воплощает идею зловещего господства агрессивной бессознательной природы. В реалистической культурной традиции 20 в. Лес — воплощение многотрудных путей человеческого познания (У. Фолкнер, Р. Фрост и др.), наглядный образ родины, школа «экологической мудрости» (Л. М. Леонов и др.).
Лит.: Baumgart W., Der Wald in der deutschen Dichtung, B.-Lpz., 1936.
M. H. Соколов